Всем, кто берется сейчас помогать людям, находящимся в отличной от своей ситуации, в другом контексте очень рекомендую статью нарративного терапевта Дэвида Эпстона «Со-исследование».
Он пишет про «границы эмпатии» — эта граница наступает, когда невозможно охватить чувствами опыт другого человека.
И тогда ничего не остается как отказаться от своей экспертности, и пытаться быть рядом с людьми, пытаясь понять их контекст.
«Ничто не могло подготовить меня к ситуации, когда родители ежедневно обязаны делать с детьми нечто, что, как всем известно, причиняет ужасную боль. Невозможно ожидать, что маленькие дети будут преобразовывать такие ощущения в «страдание с достоинством». Боль слишком сильна, чтобы воспринимать ее как проявление заботы. Если эмпатия – это способность влезть в чужую шкуру, то я стремительно терял в этой ситуации способность к эмпатии.
Я совершенно честно не мог даже и представить, каково этим людям. Не мог я и представить, каково это – приводить в чувство ребенка, потерявшего сознание в результате остановки дыхания; тем более я не мог поставить себя на место родителей, для которых это – повседневная реальность. Я чувствовал себя в их мире инопланетянином, единственное, на что я мог надеяться – это на очень грубый перевод их опыта на мой язык, перевод, еще более ограниченный пределами моих собственных переживаний.
Мне пришлось задать себе вопрос: до какой степени человек реально может стать сопричастным чувствам или мыслям другого?
Эмпатия, в конце концов, основывается на представлении о том, что мой опыт сходен с опытом другого человека настолько, что я могу знать, что другой переживает – отталкиваясь от своих собственных переживаний в этой ситуации. Но что, если как ты ни старайся вообразить себя в жизненной ситуации другого, все равно ничего не выходит?..
Поэтому я решил: пусть моим modus operandi будет этнография, точнее – этнографическое исследование. Вместо того, чтобы думать, что у меня есть какое-то «экспертное знание», которое я могу применить к тем, кто обращается ко мне за консультацией, я стал искать в первую очередь тех, кто тоже исследователь. Ведь в любой ситуации разнообразные «экспертные знания» раньше или позже заканчиваются, признаются в собственной экспертной несостоятельности и честно признают, что могут предложить только паллиативную помощь. Если бы я заявлял, что могу предложить какое-то «психологическое» экспертное знание, это с моей стороны было бы наглостью и я тут же попал бы в разряд «подозрительных лиц». В тех ситуациях, когда «экспертность» все-таки прорывалась наружу в моем поведении, люди воспринимали это как обвинение в их адрес, и загладить причиненный этим вред оказывалось непросто.»
— Дэвид Эпстон
