Заметки по следам семинара Долорес Москуэра, испанской EMDR-терапевтки про нарциссизм, с благодарностью Долорес и организаторам за эту тему, которая развернулась сейчас новой более широкой перспективе, в каком-то смысле касающейся нас всех.
Долорес сделала обзор того, как могут проявляться нарциссические черты. Можно представить континуум, на котором с одной стороны будут открытые, явные формы — это те самые легко узнаваемые нами типичные «нарциссы», жесткие, надменные, стремящиеся к власти, воспринимающие других людей как объекты, а себя как безупречный, «великий» объект.
В этой же части спектра мы обнаружим людей, живущих в логике «я окей, мир/люди не окей», считающих, что они наделены особыми качествами, и что «им все должны».
Долорес обратила внимание, что описания часто фокусируются на «открытых» (явных) качества нарциссизма (грандиозность, эксплуатация и обесценивание других, надменность, злоба/гнев) и упускает менее очевидные и более тонкие «скрытые» характеристики (склонность быть чувствительными к чувству стыда, интроверсии, ранимость, склонность к тревожности) (Gabbard, 1989).
[В литературе такие проявления мне встречались под названием «нарциссическая травма», возможно, кому-то это описание больше подойдет. — О.З.]
В основном это выражается в эмоциональном страдании от того, что я — не идеальный, что я не дотягиваю до совершенства, до правильности, до максимума. Здесь мы встретим разнообразные виды перфекционизма и синдром самозванца, бесконечные попытки (часто весьма социально успешные) стать «лучшей версией себя». Идеальность становится единственным прибежищем безопасности, окейности.
«Одна из причин, по которой человек с нарциссическим расстройством должен поддерживать идеальный образ себя — это его грандиозные представления о том, каким он должен быть. Разница между «что есть на самом деле» и что, как он думает «должно быть» ведет его к очень болезненным чувствам стыда, унижения и неудачи/провала.»Долорес цитирует исследователей этой темы, которые говорят, что «причина этого расстройства неизвестна» (Groopman и Cooper, 1995).
В качестве возможных причин исследователи выделяют три группы факторов.
Генетические факторы:
Слишком чувствительный темперамент при рождении – часто предвестник основной симптоматической хронической формы;
Факторы среды / «слишком много»:
— Чрезмерное обожание, не сбалансированное реалистичной обратной связью;
— Восторженные похвалы от взрослых по поводу исключительной внешности или способностей;
— Чрезмерные похвалы за хорошее поведение или чрезмерная критика за плохое поведение в детстве;
— Вседозволенность/баловство или чрезмерное восхищение со стороны родителей;
Факторы среды / «слишком мало»:
— Тяжелое эмоциональное насилие в детстве;
— Непредсказуемая или ненадежная заботе/поддержка родителей;
— Родители ценили ребенка только как средство для регулирования собственной самооценки.
Нередко встречается пересечение всех этих факторов.
***
Дальше оставлю попытку пересказать 4-часовой семинар и попробую поделиться мыслями, которые родились по ходу.
Что значит, «причина расстройства неизвестна?» Как пел Цой, «мама, мы все тяжело больны». По-моему, все очень понятно — нарциссизм и нарциссическая травма вырастает из культуры нарциссизма.
А тот, в свою очередь — из disembodiment, разъединенности с собой-живым.
Людям кажется, что безопаснее быть немного роботом, вписывающимся в норму, чем живым и таким какой ты есть. И самые любящие родители из наилучших намерений (чтобы в будущем сумел выжить в жестоком мире) насилием и принуждением вбивают в ребёнка эту норму. Иногда с более успешным результатом, иногда не очень, если за время взросления норма успевает поменяться.
Но сам способ принуждения остается, в виде паттернов обращения с собой, в виде внутренних критиков и обвиняющих внутренних диалогов, в стиле «я так себя загноблю, как никто меня не загнобит».
Когда людям страшно, когда в теле стресс и ощущение угрозы — они думают не очень-то ясно. Поэтому эти критикующие родители, заложившие основу нарциссической травмы и перфекционизма — это не какие-то особенные монстры, которым только дай наказать и принизить (такие бывают, но сейчас речь не о них), чаще всего это обычные люди, сами испуганные дети внутри, но облаченные родительской властью и придавленные ответственностью и риском оказаться «плохим родителем».
Действия из страха создают много путаницы и дурацких ошибок, которые приходится потом исправлять, как системные баги. Буддисты назвали бы эту этот баг, эту систематическую ошибку иллюзией или неведением. К сожалению, незнание последствий не освобождает от ответственности за эти последствия, так что разбираться все равно приходится.
Мне кажется, что ошибка возникает из-за того, что мы путаем живых людей с предметами.
Путаем мир живого с миром вещей.
Требование идеальности — это требование окончательности.
Вещь может быть законченной. Что-то живое — нет.
Вернее, может — временно, в моменте, пока не наступит следующий момент, и недавний максимум перестанет им быть.
В пределе, добиваясь максимума, человек добивается состояния вещи.
В этот момент они становятся подобны. Идеальная форма, идеальный почерк, идеально выглаженная рубашка, идеальный ребёнок как идеально реализованный проект.
Но рубашка остается рубашкой (пока не сносится, до первого пятна, до смены моды), а человек движется.
Стремление к совершенству — и сопровождающий одновременно страх быть несовершенным — приходит из опыта безопасности бытия подобно вещи.
А также из опыта опасности от бытия неидеальным, не соответствующим норме.
— Я не понимаю, почему я так боялась в школе, я же отлично училась…
— Скажи, а как с двоечниками в вашем классе обходились?
— Ну, учительница могла и об доску головой приложить…
***
— С папой были очень хорошие отношения. И он меня никогда не ругал.
Он говорил: «моя дочь не может получить четверку…».
[Из разговоров с клиентами, в попытке обнаружить истоки фонового ужаса от своего несовершенства.]
В результате опыта ты усваиваешь, что когда у тебя пятерки, тебя хвалят, а не ругают. Ты выучиваешь, что быть «на отлично» — это приятно и безопасно.
Что надо целиться только сюда, в идеальное и избегать всего остального, не окончательного, не предельного. Что тех, кто не вписывается, принижают и изгоняют.
Почему такой опыт травмирует? Почему может оставлять тяжелый след, так что и много лет спустя приходится повторять себе много раз «я уже не в школе», «я имею право на ошибку», «ошибка — это нормально, это часть процесса обучения»?
Собственно, про это сказал еще Эммануил Кант: «Поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого так же как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству». В популярном пересказе философии в книге «Все хреново» Марк Мэнсон называет это «формулой человечности».
Может громко сказано, но похоже, что обделенность человечностью ранит. Похоже, что быть увиденным «как цель», как тебя, как живого, а не «только как средство» (как вещь, предмет, объект) — наша базовая потребность. И мы особенно уязвимы, когда опредмечивание, сведение к неживому объекту происходит в сензитивный период, в процессе взросления. Возможно, это все и при Канте было, просто достигло невиданных высот в наше время. Стали мочь больше как сообщество, вот и аппетиты подросли.
Травма, нанесенная нарциссизмом — это отношенческая травма.
Это опыт, когда значимый взрослый, учитель или родитель, между живым тобой и испорченной вещью выбирал вещь. Между разбитой чашкой и тобой — выбирал чашку. Ее оплакивал, а тебя, живого, отвергал или наказывал. Между живым тобой и картинкой в своей голове — выбирал картинку. Идеального ребенка, каким ты должен был бы быть или «сына маминой подруги». Тогда возникает еще ревность, как боль от несправедливости, от нелюбви. И не раз и не два, «травма с маленькой буквы «т» — это про непрерывный фон жизни, «всегда ругали».
К повторяющемуся мы как-то адаптируемся, ну хотя бы к подростковому возрасту («предки опять будут ругаться, ничего не поделаешь»), но что хуже, приучаемся выбирать между собой и вещью — вещь, сравнивать с идеальным, окончательным собой.
Для EMDR-терапии важно найти «воспоминание-мишень», то есть конкретный момент, который когда-то задел настолько, что и спустя много лет возвращает обратно в боль. Мне кажется, такой мишенью может быть момент, когда значимый взрослый был задет (разозлен, взбешен) ситуацией настолько, что отвернулся от ребенка и выбрал вещь. Между живым-мной и каракулями на столе (вернее, столом без каракулей) мама выбрала стол. Папа выбрал телевизор, который сын разбил своим пистолетом («сколько раз говорили не стрелять в гостиной!!!»). И если бы просто выбрал оплакивать разбитую чашку или 50-дюймовый телевизор (можно понять, его всем жалко!), но еще ведь стал кричать, принижать, физически наказал. Или наказал отвержением. Знаю случаи, когда отец несколько месяцев не разговаривал с ребенком после двойки. Когда мама две недели не разговаривала после родительского собрания. То есть триггером является отвержение.
Теперь я лучше понимаю почему мне так запали слова Татьяны Никоновой про тело и красоту: «Ты не красивая и не некрасивая. Ты живешь».
Можно сказать себе так:
Ты не дотягиваешь или недотягиваешь. Ты не вещь.
Между собой и вещью тебе необязательно выбирать вещь.
Можно, но необязательно.
Между тобой и идеальным результатом ты можешь выбрать себя.
Остаться с собой-таким-как-сейчас, а потом разбираться с будущим результатом и шагами к нему.
Ты не вещь.
Ты не идеален — в смысле, не окончателен, зато ты можешь меняться.
И это по-своему хорошо.
Другие могут тебя отвергнуть, выбрать другого сотрудника, друга, партнера.
Но у тебя-то нет никого другого.
Ты живой. Живым бывает больно.
Боль можно облегчить.
Ты живешь. И можешь меняться.
И это уже кое-что.
***
Развернуто для специалистов можно посмотреть статьи на тему:
Narcissism as a consequence of trauma and early experiences, Dolores Mosquera, Аnabel Gonzales
Understanding and Treating Narcissism With EMDR Therapy, Dolores Mosquera, Jim Knipe
