Заметки с конференции по EMDR, ноябрь 2015. EMDR — терапевтический метод работы с травматическими воспоминаниями с помощью переработки и движения глаз, подробнее об этом здесь.
На конференции впервые услышала в сформулированном виде про понятие «позитивная травма», и это понятие позволило сойтись разным кускам наблюдений и опыта.
Позитивная травма — это «сладкая горечь», это сочетание несочетаемого. Это когда что-то настолько круто (кокаиновая дорожка, первый бокал вина по приезду домой, а за первым последующие бокалы, ОН, еда, мультики, работа), и одновременно это состояние («моя прелесть!») оказывается достижимо только внутри какого-то одного контекста, человека или ситуации, а вне этого боль и пустыня (как минимум, внутренняя — обычно этого достаточно). И на фоне этого «оазиса» все остальное теряется, меркнет, тускнеет. А «это» ведь есть, к нему можно прибегнуть, и это настоящее счастье, что оно есть, «это ни с чем не может сравниться» — и это скорее всего правда, ничего сравнимого сейчас в жизни человека нет, потому что человек не ищет, потому что пока «это» есть, нет стимула искать заменители. Нередко это еще усиливается одиночеством вне этого контекста, ухудшает ситуацию — когда и дело это не очень приличное, не признаешься публично (это необязательно про алкоголь или наркотики — любовные отношения тоже ведь особо не с кем не разделишь.)
Один из участников конференции рассказал про то, что итальянский психотерапевт Джорджио Нардонэ сравнивает vomiting (вызывание рвоты при булимии) с «ощущениями от встречи с любовником»: «если бы не услышала на его семинаре, как одна клиентка с булимией и рвотой сразу же согласилась с этим, никогда бы не поверила.»
И вот еще, из инсайдерского опыта:
«Если у вас нет и не было созависимости, вам скорее всего трудно будет представить, насколько тотальное переживание счастья дает посещение «уголка с розовыми пони». Это сплошной позитив и эйфория, все горести как бы остаются «в другой вселенной», а все проблемы, даже носящие хронический характер, кажутся легко разрешимыми.
А потом все повторяется. Проблемы, о которых стыдно рассказать, необходимость принимать сложные решения, нехватка сил, чтобы выбраться из ситуации, и тут — спасительные цветы (или что там обычно в их роли)…» (отсюда)
«Я ни с кем не буду так счастлива!» — странно снаружи такое слышать про водку или вызывание у себя рвоты после обжорства — но субъективная реальность очень субъективна.
И если мы понимаем особенности этой субъективной реальности, то нашей терапевтической задачей становится перерабатывать саму эту тягу, связку «если [прием вожделенного], то = [кайф]» Интересно, когда я слышу то же самое в буддийской концепции (про идею непривязанности и особенно непривязанности к людям), меня это не очень убеждает, а вот через кейс про булимию очень.
Важно заметить, что в контексте работы с травмой «переработка тяги» (то есть эпизодов и воспоминаний, связанных с самим актом потребления) — всего лишь «розочка на торте» продолжающейся непрерывно переработке собственно травмы — то есть тех самых травматичных жизненных событий, в результате которых ощущение любви, тепла, принятия, удовольствия оказываются невообразимыми в обычной жизни, и кажется, что нет никакого способа генерировать их изнутри. И именно на фоне которых даже совсем не самые поддерживающие отношения (например, включающие насилие, эмоциональное и/или физическое) или не самые вкусные напитки (например, водка) становятся привлекательным островком жизни.
Про связь зависимости и травмы стали у нас писать в последнее время, вот любителям цифр:
Becoming a trauma informed counselor
Reconsidering the roots of addiction for treatment providers
Знаете ли вы?
Существует более тесная связь между зависимостью и травмой в детстве, чем между ожирением и диабетом.
Две трети людей с наркотической зависимостью подвергались насилию в детском возрасте.
Это значит, что война с наркотиками — это война с травмированными людьми, которые нуждаются в помощи.
