Интересные размышления об осмыслении людьми своего сложного жизненного опыта.
Эта идея из совсем другого контекста — экономического проясняет важное и для терапии и работы с травмой.
Люди активно отвечают на опыт, который с нами происходит.
Отвечают очень по-своему — и если мы можем разглядеть этот личностный ответ как способ не сдаваться, это может быть дверью к исцелению. И даже дезадаптация это ответ, как минимум ответ про то, что мне не все равно.
Эта мысль опирается на понятие «посттравматического роста»:
«Когда мы говорим о восстановлении после травмирующего события или череды таких событий, а тем более когда говорим такие слова как «исцеление» или «терапия», отсылающие скорее к медицинскому контексту, это часто приводит к тому, что психическая травма начинает рассматриваться как какой-то дефект психики, какая-то поломка, которую нужно починить, чтобы сделать, как было.
Но травма — это не только набор соматических реакций, это еще и определенный опыт. Как и любой другой опыт, он меняет жизнь, и после этого опыта жизнь уже никогда не будет такой, как до него.
Если ребенку посчастливилось понаблюдать за живой курицей, он уже иначе будет воспринимать изображение в книжке. Если вы помните свой первый опыт взаимодействия с чем-либо, вы можете проследить, как менялись ваши представления об этом, будь то явление природы, материальный объект или сервис.
Но если первое же взаимодействие ребенка с живой курицей привело к тому, что курица напала на ребенка, его реакции на картинку будут совсем другими. Например, он может плакать и искать защиты у значимого взрослого, пытаясь к нему прижаться.
Эта ситуация и в наши дни редко обрабатывается адекватно. Вместо того, чтобы помочь ребенку обработать этот опыт, взрослые могут начать его стыдить, называть «глупым», «трусом», и так далее. В результате травмирующий опыт загоняется глубоко внутрь, и в следующий раз выпаковывается уже во взрослом состоянии, когда человек сам заработает на психотерапевта и начнет, по сути дела, оплачивать исправление чужих косяков.
При этом — не важно, в детстве или во взрослом возрасте произойдет переработка этого опыта, — скорее всего, это будет история о мужестве. О храбрости. Об умении выдержать боль и справиться со страхом. Об изнанке жизни (курица не так безопасна, как многие думают!) и об одиночестве опыта.
Может быть, в процессе интеграции этого опыта появится спектакль, и не один. Возможно, мир обретет нового автора ужастиков, где зло является человечеству под маской птицы ужасающих размеров или где домашние куры устраивают вселенский заговор, зверски убивают и жарят на вертелах людей… Кто знает?
Но пафос моей речи заключается в том, что история ребенка после травмирующей встречи с курицей будет совершенно другой, не такой, как у ребенка, чья встреча с живой курицей прошла гладко. Чтобы интегрировать сильно болезненный опыт, человеку придется очень существенно вырасти и узнать многое о себе и о мире, в то время как обычный опыт такого апгрейда не потребует. И у обоих ребят, повстречавшихся с курицей, будет опыт, несопоставимый с опытом детей, видевших курицу лишь на картинке.
Сегодня я готовилась к группе по кайдзену и наткнулась на высказывание Эдвардса Деминга, статистика, экономиста, одного из авторов «японского чуда»:
«нет восстановления без преобразований». Представляете, он сказал это применительно к промышленным предприятиям! Это значит, что идея посттравматического роста применима не только к человеческой психике, но и к другим системам, в первую очередь социально-экономическим!
Ну и как все это упихать в медицинский контекст?
Мой ответ: а никак. Да и не надо. Если, конечно, речь не идет о страховке и тому подобных вещах.»
(с) Люда Орел
